Главы | Почему некоторые общества принимают решения, ведущие их к гибели
Глава из книги «Коллапс» профессора Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Джареда Даймонда
Совместно с фондом «Династия» и издательством «Corpus» мы публикуем отрывок из книги «Коллапс»
профессора Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Джареда
Даймонда. В книге американский ученый пытается ответить на вопрос,
почему одни общества сумели уцелеть и преуспевают, а другие пришли в
упадок и погибли.
Образование — процесс, участники которого играют различные роли: учителя передают знания, ученики знания получают. Впрочем, хорошие преподаватели в конце концов признают, что процесс образования предполагает и передачу знаний от учеников учителям. Ученики не всегда разделяют взгляды преподавателей и задают им вопросы о вещах, о которых те никогда не задумывались. Недавно я снова убедился в этом, читая любознательным студентам Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе лекции о том, как общество справляется с экологическими проблемами. В сущности, лекции представляли собой обзор материала, изложенного в данной книге (к тому времени я набросал несколько глав планировал остальные).
Первую лекцию я посвятил острову Пасхи. Возникла дискуссия. Студентов поставил в тупик следующий, на первый взгляд, простой вопрос: как островитяне могли принять столь очевидно неверное решение с гибельными для себя последствиями — вырубить на острове весь лес? (Кстати, я никогда прежде не замечал вдруг открывшуюся мне сложность этого вопроса.) Один из студентов спросил меня, о чем, по моему мнению, думал островитянин, срубая последнюю пальму. Подобные вопросы мне задавали и позднее: как часто наносился вред экологической среде? осознавались ли возможные последствия таких действий? часто ли вред причинялся ненамеренно или по неведению? Мои студенты хотели знать, будут ли люди грядущего столетия — если через сто лет люди еще останутся — так же неприятно удивлены нашей слепотой, как мы сегодня поражаемся недальновидностью жителей острова Пасхи.
Подойдем с другой стороны. Я хочу предложить набор факторов, обуславливавших принятие неверного решения той или иной общественной группой. Я разделю эти факторы на четыре категории. Во-первых, группа может оказаться неспособной предвидеть проблему до ее появления. Во-вторых, когда проблема все-таки возникла, группа может оказаться неспособной ее разглядеть. Затем, если проблема все-таки выявлена, группа может оказаться неспособной ее решить. Наконец, даже если группа попытается решить проблему, она может потерпеть неудачу. Подобное обсуждение причин неудач и социальных крахов может испортить настроение, но у него есть и обратная, приятная сторона: удачные решения. Возможно, если мы поймем, почему группы часто принимают неверные решения, то сможем использовать эти знания, чтобы научиться принимать верные решения.
Сначала остановимся на том утверждении, что общественные группы могут совершать роковые для себя шаги в силу своей неспособности предвидеть возникновение проблемы. Происходит это по нескольким причинам. Одна из них заключается в том, что у этих групп отсутствует опыт решения таких проблем.
Вот хорошая иллюстрация. Завезя из Великобритании в Австралию в начале XIX в. лис и кроликов, колонисты обеспечили себе крупные неприятности. Сегодня это наиболее вопиющий пример внедрения в экосистему вредных интродуцентов. Трагизм ситуации усугубляется тем, что эти животные завозились намеренно, они вовсе не появились случайно, как это часто бывает с опасными растениями, прорастающими на новой почве из завезенных в импортном сене зерен. Лисы истребляют многие виды прежних обитателей Австралии, у которых отсутствует эволюционный опыт защиты от них. Кролики потребляют значительное количество растительного корма, предназначенного для овец и крупного скота, вдобавок тесня аборигенных травоядных млекопитающих. Кроме того, роя норы, они разрушают почву.
С высоты нашего опыта упорство колонистов, распространявших в Австралии животных, неестественных для местной среды обитания, кажется нам глупым. Нанесенный в результате урон и затраты, связанные с попытками уменьшить поголовье лис и кроликов, исчисляются миллиардами долларов. Сегодня, имея в багаже немало подобных примеров, мы понимаем, что ввоз животных часто оборачивается неожиданными бедами. Поэтому, когда вы приезжаете в Австралию или США, один из первых вопросов, которые вам задают при пересечении границы, — не везете ли вы с собой какие-либо растения, семена или животных. Мы более или менее научились предвидеть потенциальную угрозу, исходящую от ввоза животных, нехарактерных для данной экосистемы. Но даже профессиональным экологам пока сложно предсказать, какие новые растения приживутся в данной местности, какие нанесут экосистеме вред и почему одни и те же растения, прижившись в одной местности, не приживаются в другой. Поэтому не стоит удивляться, что австралийцы XIX в., не обладая печальным опытом XX в., не сумели распознать угрозу, исходившую от кроликов и лис.
В данной книге приводятся и другие примеры, когда общество не сумело предвидеть проблему из-за отсутствия опыта ее решения. Например, гренландские скандинавы, нещадно истребляя моржей с целью продажи моржовой кости в Европу, едва ли могли предвидеть, что рыцари-крестоносцы ликвидируют рынок сбыта моржовой кости, открыв европейцам доступ к азиатской и африканской слоновой кости. Не могли они предвидеть и того, что увеличение ледового покрова затруднит плавание к берегам Европы. Другой пример: не изучавшие почвоведения индейцы майя — жители города Копана — не могли предвидеть, что вырубка лесов на склонах холмов спровоцирует эрозию почвы и сползание ее в долины.
Но даже опыт не гарантирует предвидение проблемы, если это давний опыт. Такая ситуация характерна для слаборазвитых обществ, чьи возможности сохранять достоверные сведения о событиях отдаленного прошлого уступают соответствующим возможностям цивилизованных обществ в силу известных ограничений, существующих при передаче информации устно и отсутствующих при передаче информации письменно. В главе 4 приводится пример: в XII в. Из-за сильной засухи вымерли индейцы анасази, жившие в районе каньона Чако. Засуху они переживали и раньше, но отсутствие письменности, следовательно и письменных свидетельств, помешало им предсказать катастрофу. По той же причине в IX в. жертвами засухи стали майя с равнин, несмотря на то что заселяемая ими территория подвергалась засухам в прошлом (см. главу 5). Майя, хотя и обладали письменностью, записывали в основном сведения о делах своих правителей и астрономических явлениях, а не наблюдения за погодой. Так что засуха в III в. не стала для них предвестницей засухи в IX в.
Наличие в современных обществах письменных свидетельств о тех или иных событиях, помимо политических изменений и космических явлениях, еще не означает, что мы опираемся на зафиксированный в них опыт. Многое забываем и мы. После нефтяного кризиса 1973 г. в Персидском заливе мы, американцы, ощутили на себе дефицит топлива и на год-два отказались от эксплуатации неэкономичных автомобилей. Затем мы забыли о том, что было, и теперь разъезжаем на внедорожниках. А ведь о событиях 1973 г. написано множество книг. Когда в 1950-х гг. жесточайшая засуха постигла город Тусон в штате Аризона, его встревоженные жители всерьез намеревались урезать потребление пресной воды. Однако скоро они забыли об экономии: им нужно было поливать траву на новых площадках для гольфа и орошать сады.
Еще одной причиной того, почему общество может оказаться неспособным предвидеть надвигающийся кризис, является неверная аналогия. Оказываясь в новой для себя ситуации, мы пытаемся судить о ней исходя из своего прежнего опыта. Это помогает, если прежняя и нынешняя ситуации действительно аналогичны. Однако, если это не так, заблуждение может привести к катастрофе. В 870 г. в Исландию перебрались викинги из Норвегии и Британии. Почва в Норвегии и Британии глинистая, сформированная ледниками, и даже если уничтожить там всю растительность, почва едва ли подвергнется ветровой эрозии — она слишком тяжелая. Когда викинги увидели в Исландии знакомые породы деревьев, росшие в Норвегии и Британии, они ошибочно решили, что и природные условия в Исландии таковы же (см. главу 6). Однако исландская почва была сформирована не ледниками, а ветрами, несшими пепел вулканического происхождения. И когда викинги вырубили в Исландии весь лес, чтобы освободить место под пастбища, почву стал уносить ветер.
Приведу еще один трагический пример неверной аналогии. После бойни 1914–18 гг. Франция решила застраховаться от вторжений Германии. Военное командование французов посчитало, что методы следующей войны будут сходны с методами Первой мировой, когда на французско-германском фронте в течение четырех лет шли позиционные бои. В то время можно было успешно обороняться только силами пехоты, засевшей в укрепленных окопах. При наступлении главная роль также отводилась пехоте, а только что изобретенные танки применялись в исключительных случаях, только для поддержки живой силы. Поэтому, чтобы противостоять Германии в будущем, французы построили вдоль северо-восточной границы страны технически совершенную и очень дорогую фортификационную систему — линию Мажино. Германское командование, однако, учло опыт Первой мировой войны и разработало новую стратегию. Главная роль в наступлении теперь отводилась не пехоте, а бронетанковым силам. Когда началась Вторая мировая война, линия Мажино была прорвана всего за шесть недель, и даже лесистая местность, казавшаяся непреодолимым препятствием для танков, не стала немцам помехой. Французские генералы повторили распространенную ошибку: они приготовились к прошлой, а не к будущей войне.
Теперь остановимся на другом факторе, влияющем на принятие обществом неверного решения, — неспособности увидеть уже возникшую проблему. Существует, по крайней мере, три причины такого поведения. Во-первых, корень проблемы часто в буквальном смысле скрыт от нас. Питательные вещества, обуславливающие плодородность почвы, только в последние годы стали поддаваться химическому анализу. Во многих местах, например в Австралии, на острове Мангарева (главном из островов Гамбье во Французской Полинезии), на Юго-Западе США, большинство питательных веществ исчезло из почвы до появления там первых колонистов. Обосновавшись, люди начинают выращивать сельскохозяйственные культуры, которые быстро высасывают из почвы оставшиеся питательные вещества, что приводит к упадку сельского хозяйства. Кроме того, на бедных почвах часто произрастает буйная растительность — все питательные вещества сосредоточены именно в ней, а не в почве, и если растительность вырубить, питательные вещества исчезают из кругооборота. Первые колонисты Австралии и острова Мангарева просто не могли заметить, что почва истощается, по тем же причинам, что и фермеры, жившие в районах с подземными залежами соли (например, на западе штата Монтана и в отдельных частях Австралии и Месопотамии), не могли выявить начинавшееся засоление почвы, или как добытчики сульфидной руды — обнаружить токсичные соединения, растворенные в сопутствующей воде. Еще одна причина, по которой общество неспособно разглядеть проявившуюся проблему, связана с удаленным управлением, свойственным каждому обществу, компании или предприятию. Например, самая большая компания, владеющая землями и лесами в Монтане, базируется не в этом штате, а в четырехстах километрах за его пределами, в Сиэтле (штат Вашингтон). Далекое руководство компании, возможно, и не знает о существовании сложных проблем, связанных с сорными растениями в лесных угодьях. Хорошо управляемые компании избегают подобных сюрпризов, время от времени посылая своих управленцев “в поля”, чтобы быть в курсе того, что происходит. Так делал один мой приятель, президент колледжа. Он был высокого роста и, чтобы узнать, о чем думают его подопечные, играл с ними в баскетбол. Так что неуспешных удаленных управляющих в штабе компенсируют расторопные управляющие “в поле”. Причина того, почему жители Тикопиа и высокогорных районов Новой Гвинеи успешно управляют своими ресурсами вот уже более тысячи лет, отчасти состоит в том, что все обитатели, как один, знают, что происходит на территории, от которой зависит их жизнь.
Наверное, чаще всего общество не может увидеть возникшую проблему из-за незаметного ее нарастания. Главным примером тому служит глобальное потепление. Теперь нам известно, что в последние десятилетия температура на земном шаре медленно повышалась. Однако это не значит, что средняя температура каждый год повышалась ровно на одну сотую градуса. Мы знаем, что скачки температуры происходят от года к году по-разному: одним летом, допустим, она выше на три градуса, следующим — на два градуса, затем опускается на четыре градуса и т. д. При таких флуктуациях потребовалось много времени, чтобы зафиксировать среднегодовой рост температуры на одну сотую градуса. Самым квалифицированным климатологам это удалось всего несколько лет назад. Но до тех пор они были настроены скептически. В то время, когда я пишу эти строки, президент Джордж Буш-младший еще не верит в реальность повышения температуры и считает, что нужны дополнительные исследования. Обитатели средневековой Гренландии столкнулись с похожими трудностями, когда не смогли вовремя заметить похолодание климата. Точно так же индейцы майя и анасази проглядели наступление эпохи засух.
Для описания подобного, скрытого нерегулярностью симптомов, нарастания проблемы политики применяют термин “сползание нормы”. Если состояние экономики, образования, дорожной обстановки или чего-либо еще ухудшается очень медленно, изменение трудно заметить. То есть понятие нормы трансформируется в нашем сознании постепенно и незаметно. Незаметные изменения могут происходить десятилетиями, прежде чем люди вдруг понимают, что до сих пор условия жизни были куда лучше.
Другой термин, имеющий отношение к снижению стандартов, — “ландшафтная амнезия”. Страдающие “ландшафтной амнезией” не помнят, насколько отличался от нынешнего ландшафт в прошлом, из-за постепенности произошедших в нем изменений. Приведу пример с таянием ледников и снежных покровов в горах Монтаны вследствие глобального потепления. Когда я был подростком, в 1953 г. и 1956 г. я проводил лето в бассейне реки Биг-Хоул. После этого я не был там целых сорок два года. С 1998 г. я снова стал посещать эти места каждое лето. Среди моих ярких юношеских воспоминаний о Биг-Хоул — снежные шапки на дальних горных пиках, не сходившие даже в разгар лета, и походы на выходных в горы. Не будучи свидетелем малозаметных изменений, которые происходили с горами за эти сорок два года, я, вернувшись в Биг-Хоул в 1998 г., заметил резкую перемену и был неприятно поражен тем, что снежные шапки почти исчезли (к 2003 г. они совсем растаяли). Когда я поинтересовался у своих прежних местных приятелей, заметили ли они эти перемены, они весьма удивились, поскольку сами не отмечали постепенную перемену климата. “Сползание нормы” и “ландшафтная амнезия” не позволили им, в отличие от меня, хорошо запомнить те условия, которые существовали в 1950-е гг. Приведенный пример — неплохая иллюстрация того, почему люди не могут обнаружить надвигающуюся беду, пока не станет поздно.
Так что ответ на вопрос, заданный мне студентом Калифорнийского университета: “О чем думал житель острова Пасхи, рубивший последнюю пальму?”, частично кроется в “ландшафтной амнезии”. Едва ли перемены наступили внезапно: вот остров покрыт зарослями пальм, дающих вино, пищу и древесину, а вот мы видим последнее дерево и заносящего топор островитянина. Наоборот, кажется естественным, что изменения в лесном покрове были малозаметны: да, в этот год срубили несколько деревьев в одном месте, но на другом, заброшенном участке начала расти молодая поросль. Только старейшие жители острова, помнящие свое детство, могли бы заметить перемены. Их дети уже не воспринимали рассказы о некогда высоких лесах, точно так же, как мои семнадцатилетние сыновья не воспринимают рассказы о том, каким был Лос-Анджелес сорок лет назад. Леса острова Пасхи редели постепенно. К тому времени, когда была срублена последняя плодоносящая пальма, эти деревья давно перестали играть заметную роль в местной экономике. Каждый год новая поросль была все ниже и ниже, ее срубали вместе с другими кустами и деревцами. Никто не заметил исчезновения последней пальмы: к этому времени память о драгоценных пальмовых лесах ушла. А вот скорость, с которой обезлесение распространялось в Японии периода Токугава, оказалась такой высокой, что сегуны заметили изменения в ландшафте и осознали необходимость принятия контрмер. Третий фактор, влияющий на принятие неверного решения, самый частый, — и наиболее удивительный. Он требует длительного обсуждения, поскольку предстает в очень широком разнообразии форм. Вопреки ожиданиям многих, включая Джозефа Тэйнтера, те или иные сообщества зачастую даже не в состоянии попытаться решить уже обнаруженную ими проблему. Множество объяснений такой неспособности подпадает под популярный у экономистов и социологов термин “рациональное поведение”. Речь идет о столкновении интересов разных людей. Есть индивиды, которые считают, что могут следовать собственным интересам, только нанося ущерб другим людям. Ученые называют такое поведение “рациональным” именно потому, что оно подразумевает рациональную аргументацию, даже если эти аргументы предосудительны. Злоумышленники осознанно идут на преступления, особенно если не встречают отпора или если сопротивление незначительно. Они чувствуют себя в безопасности в силу своей эффективной немногочисленности и сильно мотивированы перспективой получить большую, вполне конкретную и немедленную выгоду, а все издержки при этом равномерно распределяются в массе людей. Люди мало склонны к сопротивлению, поскольку каждый из них, ведя себя пассивно, теряет немногое, а в случае успешного противостояния хищничеству меньшинства выгода получается тоже небольшой и неопределенной. Примером здесь служат непомерные субсидии, которые правительство перечисляет нерентабельным отраслям экономики, такие как рыбный промысел и сахарная промышленность в Соединенных Штатах или выращивание хлопка в Австралии (которое субсидируется не напрямую, а посредством оплаты правительством стоимости воды для орошения). Относительно немногочисленные рыболовы и фермеры упорно держатся за эти выгодные для них субсидии, в то время как остальная масса людей практически не высказывается против, поскольку субсидии складываются из очень малой части налогов, которые граждане выплачивают как налогоплательщики. Ситуации, выгодные меньшинству и наносящие ущерб большинству, наиболее вероятны в определенного типа демократиях с прижившейся практикой делегирования власти немногочисленным политическим группам, например сенаторам из маленьких штатов США или мелким религиозным партиям, часто влияющим на баланс власти в Израиле, что едва ли возможно, скажем, в парламентской системе Голландии.
Распространенный тип “рационального” нанесения ущерба природе использует формулу “это хорошо для меня, но плохо для тебя и всех остальных” и эгоистичен по определению. Простой пример. Большинство рыбаков Монтаны промышляют ловом форели. Те немногие, которые предпочитают ловить щуку — более крупную, чем форель, и хищную, но мало распространенную на западе штата, — тайком незаконно выпускали ее в водоемы на западе Монтаны, где она поедала форель, в результате чего промысел этой рыбы угас. Для немногочисленных рыбаков, ловивших щуку, такой поворот событий был на руку, но вредил гораздо большему числу рыболовов, промышлявших ловом форели.
Вот еще пример, когда убытки несет большинство граждан. До 1971 г. горнодобывающие компании в Монтане при закрытии шахт оставляли их не законсервированными, поскольку законодательство штата не требовало от компаний проведения очистительных мероприятий. В результате местные водоемы загрязнялись соединениями меди, мышьяка и различными кислотами. В 1971 г. необходимый закон все-таки был принят, но компании поняли, что, завершив добычу руды, они могут заявить о своем банкротстве и не тратиться на очистку шахты. В результате затраты на очистительные мероприятия в размере полумиллиарда долларов легли на плечи граждан Монтаны и США в целом. Руководители горнодобывающих компаний “рационально” решили, что закон разрешает им экономить средства своих компаний, перераспределять деньги на высокие заработные платы и вознаграждения, оставлять после себя нерешенные проблемы, а издержки возлагать на плечи общества. Можно привести еще множество примеров подобного поведения в бизнесе, хотя такая ситуация не столь характерна для делового мира, как готовы подумать некоторые. В следующей главе мы увидим, что разнообразие, с которым бизнес делает деньги, определяется степенью, определенной ему правительством, законодательством и общественностью.
Существует форма столкновения интересов, хорошо известная как “трагедия ресурсов общего пользования”. Она в свою очередь тесно связана с конфликтами, определяемыми терминами “дилемма заключенного” и “логика коллективных действий”. Представьте ситуацию, когда многочисленные потребители расходуют ресурсы, принадлежащие всему обществу, — например, рыбаки, ведущие промысел в океане, или пастухи, пасущие своих овец на общественных пастбищах. Если каждый будет злоупотреблять ресурсами, те истощатся или просто исчезнут, отчего пострадают все потребители. Поэтому в интересах всех себя ограничивать и не злоупотреблять. Но поскольку нет общего понимания того, сколько человек может потребить, каждый решает сам, исходя из собственных рассуждений. “Если я перестану ловить рыбу или пасти своих овец, ловить рыбу или пасти своих овец будут другие рыбаки или пастухи. Так лучше уж это буду делать я”. Таким образом, суть “рационального поведения” заключается в том, чтобы опередить в потреблении другого, несмотря на то что результатом может стать крах общества и нанесение вреда всем потребителям. На практике, в то время как, согласно изложенной выше логике, многие ресурсы, принадлежащие обществу, начинают истощаться и исчезать, другие ресурсы, несмотря на их потребление, сохраняются в течение сотен, а то и тысяч лет. С одной стороны, за последние пятьдесят тысяч лет на всех островах и континентах, на которые впервые ступал человек, происходила усиленная эксплуатация и гибель большинства основных морских рыбных промыслов, вымирание большого числа крупных млекопитающих, птиц и рептилий. С другой стороны, сохранились многие местные рыбные промыслы, леса и источники пресной воды: например, промысел форели в штате Монтана или ирригационные системы, описанные мною в первой главе. Положительные результаты по сохранению принадлежащих обществу ресурсов при условии умеренного их потребления получены благодаря усилиям, предпринятым в трех направлениях.
Одно из очевидных решений — вмешательство государства или другой внешней силы, по инициативе потребителей или без нее, — и введение квот. Лесозаготовки контролировали японские феодалы, вожди инков, крупные землевладельцы в Германии в XVI в. Однако в определенных ситуациях это решение просто неприемлемо (например, в отношении промысла в открытом океане), а в других требует чрезмерного администрирования и участия полиции. Еще одно решение — приватизировать ресурсы, то есть разделить их на части и передать в частное владение. Тогда рачительное распоряжение ресурсами будет отвечать интересам каждого владельца. В Японии периода Токугава лесные угодья передавали во владение близлежащих деревень. Впрочем, и при таком решении некоторые ресурсы (например, мигрирующих животных) невозможно поделить, а охранять морские ресурсы частным владельцам сложнее, чем государству.
Чтобы решить так называемую проблему “трагедии общин”, потребителям необходимо осознать собственные интересы и установить разумные квоты потребления. При этом должны быть удовлетворены одновременно несколько условий: потребители образуют однородную группу; члены группы доверяют друг другу; они планируют общее будущее и хотят передать ресурсы следующим поколениям; группа самостоятельно организована и сама себя контролирует; объем ресурсов и круг потребителей четко определены. Хорошим примером здесь служит эпизод о водопользовании в штате Монтана. Несмотря на то что эти правила прописаны в законе, сейчас фермеры в основном подчиняются специальному уполномоченному, которого сами и выбирают, и при возникновении споров уже не обращаются в суд. Другие примеры однородных групп, разумно управляющих ресурсами и не забывающих о будущих поколениях: жители острова Тикопиа, население высокогорных районов Новой Гвинеи, члены индийских каст и другие сообщества, обсуждавшиеся в главе 9. Участники этих небольших групп, а также более многочисленные исландцы и японцы, смогли договориться между собой и сделать собственную изоляцию эффективной. Той или иной группе в целом становилось очевидным, что в обозримом будущем ей придется выживать, пользуясь исключительно собственными ресурсами, что пенять они смогут только на себя, и ошибки в управлении ресурсами отрицательно скажутся не на ком-нибудь, а на них самих.
Когда в силу рационального поведения у главного потребителя нет мотивов к долгосрочному сохранению ресурсов, а у общества, напротив, есть, — столкновение интересов неизбежно. Например, сегодня большая часть коммерческой эксплуатации тропических лесов осуществляется транснациональными лесозаготовительными компаниями, которые, как правило, на короткий период арендуют в той или иной стране участок леса, вырубают деревья и перемещаются в другую страну. Едва заплатив за аренду, эти лесозаготовительные компании приняли “разумное” для себя решение как можно быстрее срубить лес, нарушить договоренность о восстановлении утраченной флоры и ретироваться. Именно так были уничтожены равнинные леса на полуострове Малакка, на Борнео, на Соломоновых островах и Суматре, а теперь уничтожаются на Филиппинах. Скоро придет очередь Новой Гвинеи и бассейнов Амазонки и Конго. Таким образом, то, что выгодно лесозаготовительным компаниям, вредит местным жителям, теряющим лесные ресурсы и страдающим от эрозии почвы и заиления рек. Кроме того, страдает и страна в целом: теряются восстанавливаемые лесные ресурсы и биологическое разнообразие.
Заметим, что компании, взявшие землю в краткосрочную аренду, преследуют совсем другие цели, чем компании-землевладельцы, заинтересованные в долгосрочном использовании угодий (кстати, в этом же заинтересованы местные жители и государство). В 1920-х гг. в подобной ситуации оказались китайские крестьяне: им было тяжело платить лидерам местных шаек. Но те хотя бы оставляли крестьянам достаточно средств для материального воспроизводства, чтобы было что отнять в будущем. Гораздо тяжелее было платить заезжим бандитам, которые, будто лесозаготовительная компания, заключившая договор краткосрочной аренды, обирали крестьян дочиста и перебирались на новое место.
Часто интересы основной части общества испытывают противодействие со стороны элиты — опять же в силу ее рационального поведения. Если к тому же элита способна оградить себя от последствий своих решений, она будет действовать в своих интересах, несмотря на то что это негативно скажется на всех остальных. Подобные ситуации, ассоциирующиеся с жестоким диктатором Доминиканской Республики Трухильо или с правящей элитой Гаити, все чаще и чаще возникают в современных Соединенных Штатах, где богатые живут в огороженных резиденциях (ил. 35) и пьют бутилированную воду. Управляющие “Энрон”, например, “рационально” решили, что смогут безнаказанно ограбить свою фирму, хотя бы при этом пострадали все держатели ее акций.
Эгоизм сильных мира сего становился причиной социальных потрясений на протяжении всей истории человечества. Барбара Такман в своей книге “Парад дураков: от Трои до Вьетнама” (1984) приводит множество примеров исторических решений, имевших печальные последствия — начиная с троянцев, втащивших в свой город деревянного коня с ахейцами в брюхе, и римских пап, чья бурная деятельность вызвала Реформацию, до немцев, развернувших в 1914–18 гг. неограниченную подводную войну и в результате приобретших еще одного врага — Америку, и японцев, разбомбивших Перл-Харбор. Как лаконично заключила Барбара Такман, “главная сила, провоцирующая на безрассудство политиков, — это жажда господства. Он, согласно Тациту, берет верх над всеми остальными страстями”. Снедаемые жаждой власти вожди острова Пасхи и правители майя ускорили сведение лесов на своих землях. Их высокий статус требовал возведения более крупных, чем у соперников статуй и монументов. Вождь или правитель, воздвигший меньшую статую или монумент, сэкономил бы лес, но потерял уважение, а после и власть. Когда на кону престиж, выбирать не приходится. Но и расплата за такое соперничество наступает скоро.
Общество, в котором элита не может оградить себя от последствий своих решений, способно успешнее решать стоящие перед ним проблемы, поскольку интересы элиты и народа почти совпадают. В последней главе мы увидим, что осознание голландцами, не исключая политиков, того факта, что большинство граждан (и элита) живет на землях, лежащих ниже уровня моря и защищенных от наводнения дамбами, приводит их к осознанию того, что ответственность за допущенные руководителями ошибки в земельном планировании ляжет на самих руководителей. По тем же причинам у вождей в гористой местности Новой Гвинеи, живущих в таких же хижинах, как все их соплеменники, на той же территории, где мало древесины, есть веские причины охранять лес в интересах всей общины (см. главу 9).
Приведенные примеры иллюстрируют ситуации, в которых то или иное общество не в состоянии решить стоящие перед ним проблемы, поскольку существование этих проблем выгодно части общества и является сутью ее рационального поведения. Другие неудачи общества на пути решения существующих проблем относятся к так называемому “иррациональному поведению”, то есть поведению, вредному для всех. Вследствие иррационального поведения каждый из нас разрывается между противоположными ценностями: с одной стороны, человек не может мириться со скверным положением дел, но, с другой, закрывает на него глаза, поскольку видит в нем некую для себя ценность. “Упорствование в собственных ошибках”, “твердолобость”, “нежелание делать выводы из негативных предпосылок”, “интеллектуальное бездействие или застой” — вот неполный список выражений, которые использует Барбара Такман для описания этого распространенного свойства человеческой натуры. Для характеристики схожего свойства психологами используется термин “синдром неокупаемых капиталовложений”, описывающий ситуацию, когда мы с большой неохотой отказываемся от дела, которому уже отдали так много сил
Особенно важными являются религиозные ценности. Они наиболее часто становятся причиной поведения, ведущего к катастрофе. По религиозным причинам, например, произошло обезлесение острова Пасхи: для транспортировки и воздвижения гигантских каменных статуй — объектов культа — требовались бревна. В то же самое время за девять тысяч миль гренландские скандинавы-христиане хранили собственные религиозные ценности. Эти ценности, отождествление себя с европейцами, консервативный взгляд на вещи, суровый климат, в котором большинство новшеств себя не оправдывало, сплоченность и взаимопомощь в обществе позволили гренландцам выживать в течение веков. Но столь замечательные (и далеко не бесполезные) качества все-таки помешали гренландцам сколько-нибудь существенно изменить свой образ жизни и перенять необходимый опыт у эскимосов, возможно продливший бы срок существования колоний. Современный мир полон примеров исповедания и нерелигиозных ценностей, столь же неактуальных. Австралийцы заимствовали из Англии традицию выращивания рунных овец, воспевали красоты высокогорных долин и отождествляли себя с Британией, что помогло им совершить подвиг — построить демократию у себя, а попутно и в Новой Зеландии. Однако теперь они начинают видеть и изнанку этих ценностей. В наши дни одной из причин, почему жители Монтаны с таким пренебрежением относились к проблемам, чинимым фермерскими хозяйствами, горнодобывающими и лесозаготовительными компаниями, оказалось то, что указанные отрасли стали основой местной экономики и ассоциировались с духом первопроходцев и своеобразием штата. При этом перенятая у первопроходцев любовь к свободе и самодостаточности привела к неприятию жителями Монтаны необходимости в государственном планировании и ограничении прав личности. Стремление коммунистического Китая не повторять ошибок капитализма привело к пренебрежению заботами об окружающей среде — еще одной ошибке капитализма — и, таким образом, к серьезным экологическим проблемам. Руандийский идеал многодетной семьи был хорош в прошлом, когда детская смертность была высока, но сейчас он вызывает угрожающий рост численности населения. Похоже, жесткое неприятие экологических проблем ныне переплетается с ценностями, усвоенными уже давным-давно и не подвергавшимися пересмотру. То есть, если ссылаться на Барбару Такман, власть имущие не желают отказываться от старых идей.
Тяжело решать, отрекаться ли от ценностей, когда речь идет о жизни и смерти. Но в какой момент каждый из нас все-таки предпочтет смерть компромиссу? В современном мире миллионы людей стоят перед таким выбором — спасти собственную жизнь, предать друзей и родственников, поддаться жестокому диктатору, жить угнетенными или освободить родину. Народу и обществу иногда приходится принимать подобные решения коллективно.
Подобные решения — всегда риск, поскольку нет абсолютной уверенности в том, что верность основополагающим ценностям несет гибель или (наоборот) что их забвение — путь к выживанию. Гренландские скандинавы остались верны традициям христианских фермеров и отвернулись от опыта эскимосов; риск скандинавов не оправдался. Из пяти небольших восточноевропейских стран, испытавших на себе мощь советских войск, Эстония, Латвия и Литва сдались без сопротивления и лишились независимости, Финляндия после войны 1939/40 г. ее сохранила, а Венгрия в 1956 г. не смогла отстоять независимость. Кто из нас скажет, какая страна оказалась мудрее, и кто мог предсказать, что только финны пойдут на риск оправданно?
Наверное, суть успеха или неудачи того или иного общества состоит в том, чтобы знать, какие ценности культивировать, а какие в силу изменившихся обстоятельств пора заменить новыми. В последние шестьдесят лет наиболее развитые страны отказались от прежних ценностей, которым так долго были привержены и которые являлись центральными в их национальном самосознании, и стали исповедовать новые. Великобритания и Франция отказались от роли мировых держав, Япония отказалась от собственных вооруженных сил и милитаристских амбиций, а Россия — от затянувшегося коммунистического эксперимента. США в значительной степени (хотя и не полностью) отступили от прежних ценностей, связанных с расовой дискриминацией и гомофобией, неравноправием женщин и дискриминацией по половому признаку. Современная Австралия пересматривает свою самоидентичность как аграрного общества, ассоциирующего себя с Великобританией. Наверное, успешные общества и успешные личности — те, у кого хватило смелости принять эти трудные решения и кому сопутствовала удача в рискованном предприятии. Сегодня мир стоит перед необходимостью принятия подобных решений, связанных с экологическими проблемами. Они будут рассмотрены в последней главе.
Выше рассмотрены примеры того, как “иррациональное поведение”, связанное со столкновением интересов, мешает обществу решить проблему. Ответ на вопрос, почему общество отворачивается от проблемы, состоит еще и в том, что общественность порой очень не любит тех, кто увидел проблему раньше других. Пример тому — партия “зеленых” в Тасмании, которая первой выступила против расселения лис в стране. Общественность может не придавать значения предупреждениям, поскольку предыдущие предупреждения оказались ложной тревогой. Вспомним басню Эзопа про мальчика-пастуха, кричавшего “Волки!”. Когда волки действительно появились, крики о помощи остались без внимания. Так что общественность может заявить, что проблема ее не касается.
Порой неудачи связаны с конфликтом краткосрочных и долгосрочных целей. В наши дни руандийские и гаитянские крестьяне, а также миллионы людей во всем мире живут в крайней бедности и озабочены мыслями о хлебе насущном. Бедняки в тропиках, чтобы накормить детей, ловят у коралловых рифов рыбу, применяя динамит и яды, губя таким образом рифы. При этом они прекрасно сознают, что лишают детей будущих источников существования. Но и правительства постоянно действуют, исходя из краткосрочных интересов — они обеспокоены надвигающимися катастрофами и обращают внимание только на те, которые вот-вот разразятся. Один из друзей, тесно связанный с нынешней американской администрацией, рассказал мне, что, оказавшись в Вашингтоне после выборов 2000 г., обнаружил, что новые министры выдвигают, как он выразился, “программу девяноста дней”. Они рассуждали только о тех проблемах, которые грозили катастрофой в ближайшие три месяца. Экономисты рационально пытаются оправдать подобную иррациональную ориентацию на краткосрочную выгоду тем, что сбрасывают со счетов будущую выгоду. Они утверждают, что лучше использовать ресурсы сегодня, чем оставлять их часть нетронутой до завтра, потому что выгода от использования ресурсов сегодня больше, чем в будущем. Получается, что негативные последствия лягут на плечи будущих поколений. Но ведь сегодня эти поколения не могут голосовать или жаловаться. Среди других возможных причин иррационального нежелания попытаться решить ту или иную существующую проблему — хорошо узнаваемый феномен, связанный с принятием краткосрочных решений и известный как “психология толпы”. Человек, осознающий себя членом большой когерентной группы или толпы, особенно эмоционально возбужденной, может неожиданно для себя поддержать ее решение, несмотря на то что, вероятно, отверг бы его, имей он возможность обдумать все спокойно, в одиночестве. Немецкий драматург Шиллер писал, что “каждый в толпе может быть в отдельности более или менее благоразумным, но в своей совокупности толпа составляет глупца”. Вспомним, например, ликование средневековой Европы по поводу крестовых походов, голландская “тюльпаномания” 1634–36 гг., периодически возобновляющаяся охота на ведьм или втягивание масс в авантюру нацистами в 1930-х гг.
Похожий на вышеописанное явление, но менее масштабный феномен — групповое мышление, как назвал его Ирвинг Дженис. Этот феномен свойственен группам людей, ответственных за принятие решений. Он проявляется более ярко, если небольшая сплоченная группа (как, например, круг советников президента Джона Кеннеди во время кризиса в заливе Свиней или консультанты президента Линдона Джонсона в период эскалации войны во Вьетнаме) пытается выработать решение, находясь в неблагоприятных для себя условиях. Стресс, поиск взаимной поддержки и одобрения могут отмести всякие сомнения и здравомыслие, заставить поддаться иллюзии, привести к поспешному единодушию и в конце концов к неверному решению с непоправимыми последствиями. Феномены психологии толпы и группового мышления могут проявляться от нескольких часов до нескольких лет. Неясно только, могут ли они проявляться в течение десятилетий или даже веков и влиять на принятие неверных решений относительно проблем, связанных с окружающей средой.
Наконец, еще одна причина нежелания решать ту или иную проблему — отрицание. Это термин, имеющий вполне определенное значение в психологии, перенесен в массовую культуру. Если что-то вызывает в вас неприятные эмоции, вы, чтобы избавиться от них, можете подсознательно подавлять или отрицать факт этого осознания, даже если отрицание приведет к еще более опасным последствиям. Причины тому — страх, беспокойство и сожаление. Типичными при этом являются блокировка воспоминаний, связанных с негативными эмоциями, или нежелание даже думать о том, что ваш муж, жена, ребенок, лучший друг или подруга умирает, потому что эта мысль причиняет вам боль.
Представьте себе узкую речную долину под высокой плотиной. Если плотину прорвет, поток затопит все ниже по течению. Когда людей, живущих ниже плотины, спрашивают, боятся ли они возможного прорыва, не вызывает удивления, что страх перед прорывом плотины убывает при удалении от нее и увеличивается по мере приближения к ней. Удивительно, что страх становится максимальным не у самой плотины, а в некой точке за несколько миль от нее. Если продолжить приближение к плотине, страх перед прорывом становится меньше. То есть люди, живущие в непосредственной близости от плотины, вероятность затопления которых при ее прорыве наиболее высока, демонстрируют полную беззаботность. Налицо отрицание. Единственный способ сохранить рассудок, каждый день чувствуя нависшую опасность, — отрицать саму возможность прорыва плотины. Несмотря на то что отрицание — понятие, широко использующееся в психологии личности, применение его в социальной психологии также кажется вполне обоснованным.
Наконец, даже предвидя проблему, обнаружив и попытавшись ее решить, общество может потерпеть неудачу потому, что проблема не поддается современным способам решения, ее решение обходится непозволительно дорого или приложенные усилия недостаточны или запоздалы. Иногда попытки решить проблему только ее усугубляют, как, например, введение в состав животного мира Австралии тростниковой жабы для борьбы с насекомыми или ликвидация лесных пожаров на американском Западе. Многие ушедшие общества (как средневековая Исландия) не обладали столь точными знаниями об окружающей среде, которыми обладаем мы и которые позволяют нам лучше справляться со схожими проблемами. Впрочем, есть проблемы, которые и сегодня не поддаются решению.
Например, в главе 8 описан упадок гренландских скандинавов, которые пять веков вели борьбу за выживание. Реальность такова: в течение последних пяти тысячелетий холодный климат Гренландии и ограниченность ее ресурсов ставят непреодолимые препятствия для создания здесь устойчивой экономики. До скандинавов такие попытки четырежды предпринимали американские аборигены — охотники и собиратели. Ближе всего к успеху были эскимосы — им удавалось поддерживать в Гренландии существование в течение семиста лет. Однако то была тяжелая, полная лишений жизнь. Люди страдали от голода. Современные эскимосы отказываются от традиционного образа жизни, от использования каменных орудий труда, собачьих упряжек, гарпунов и каяков. Им нужны новые технологии и импортные продукты. Нынешнее правительство Гренландии пока не создало независимую от зарубежной помощи экономику. Оно не придает значения крупному рогатому скоту, а субсидируемые овечьи хозяйства сами по себе не способны приносить прибыль. Таким образом, неудачи гренландских скандинавов обусловлены самой их историей. Так же исчезновение анасази можно объяснить их неудачами, связанными с попытками создать устойчивые фермерские сообщества в условиях окружающей среды, практически непригодных для фермерства.
Среди наименее поддающихся решению современных проблем — те, которые возникают вследствие появления вредителей, будь то растения или животные. После того как растения-вредители входят в состав местной флоры, их очень трудно уничтожить или влиять на их распространение. Например, Монтана ежегодно тратит более 100 млн долларов на борьбу с острым молочаем и другими сорняками, и штат не отказывается от продолжения борьбы — просто в настоящее время эти сорняки невозможно уничтожить. Корни молочая достигают двадцати футов в длину, и выполоть их нельзя, а галлон специальных химикатов стоит восемьсот долларов. Австралийцы, пытаясь истребить диких кроликов, испробовали изгороди, лис, охотников, бульдозеры, вирусы — все впустую.
Опустошительные лесные пожары на Среднем Западе США можно, вероятно, предотвратить, прореживая молодую поросль и убирая поваленный лес. К сожалению, полномасштабное осуществление этого плана признано слишком затратным. Жертвой проволочек и экономии стал и флоридский воробей Ammodramus maritimus nigrescens. В то время как ареал воробья неуклонно сокращался, принятие необходимых мер откладывалось — обсуждали, действительно ли ареал достиг критически малых размеров (подумаешь, велика птица!). К тому времени, когда в конце 1980-х гг. Служба рыбных ресурсов и дикой природы США согласилась приобрести за 5 млн долларов то, что осталось от ареала, воробью вообще негде было жить, и он вымер. После этого разразились споры о том, спаривать ли последних живущих в неволе флоридских воробьев с наиболее близкими к ним воробьями Скотта Ammodramus maritimus peninsulae с последующим восстановлением вида путем обратного скрещивания получившихся гибридов. К тому времени, когда разрешение было наконец получено, последние флоридские воробьи состарились и утратили способность к репродукции. Если бы усилия по сохранению ареала и скрещиванию содержащихся в неволе воробьев были предприняты раньше, то они, вероятно, оказались бы более успешными и менее затратными.
Таким образом, целые сообщества и более мелкие группы людей могут принимать неверные решения с гибельными для себя последствиями из-за ряда причин: из-за неспособности предвидеть проблему, неспособности ее обнаружить, когда она возникла, неспособности даже попытаться ее решить, когда она обнаружена, а также неспособности решать ее успешно и последовательно. В начале этой главы я сослался на скептическое отношение моих студентов и Джозефа Тэйнтера к тому, что те или иные цивилизации могли не справиться с проблемами, связанными с окружающей средой. Теперь, в конце главы, мы, кажется, подошли к противоположному выводу: мы выявили множество причин, из-за которых общество может прийти к упадку. Каждый из нас, основываясь на собственных знаниях, может привести пример общества, пришедшего в упадок вследствие одной из указанных выше причин.
Тем не менее, очевидно, что общества нечасто пасуют перед трудностями, иначе сейчас мы все были бы мертвы или, в лучшем случае, жили бы в условиях каменного века. Наоборот, примеры упадка того или иного общества еще нужно потрудиться поискать для написания этой книги — книги определенного объема, рассказывающей только о конкретных обществах и не являющейся исторической энциклопедией. К тому же в главе 9 мы отдельно обсудили несколько примеров из множества обществ, которые достигли успеха.
Тогда почему одни общества приходят к процветанию, а другие — к упадку? Конечно, существуют отличия — скорее между условиями окружающей среды, чем между обществами. Одна комбинация природных условий может вызывать больше затруднений, чем другие. Например, изолированная, холодная Гренландия требовала от людей большей отдачи сил, чем Южная Норвегия, откуда были родом многие гренландские колонисты. Точно так же высокоширотный, сухой, изолированный, равнинный остров Пасхи требовал от людей больших усилий, чем экваториальный, влажный, не столь изолированный, высокогорный остров Таити, где, возможно, проживали предки жителей острова Пасхи. Но дело не только в этом; если бы я утверждал, что в условиях окружающей среды кроется единственное объяснение человеческих успехов и неудач, меня справедливо обвинили бы в экологическом детерминизме. Хотя условия жизни в одной экосистеме могут оказаться более сложными, чем в другой, процветание или гибель обществ во многом зависит от них.
Вопрос, почему одни группы людей (или их лидеры) избирают неверный путь, а другие нет, довольно сложен. Например, почему империя инков преуспела в восстановлении леса на территории с сухим и прохладным климатом, а жители острова Пасхи и гренландские скандинавы — нет? Ответ частично кроется в индивидуальных особенностях людей; остальное угадать невозможно. Но надеюсь, что понимание причин неудач может помочь политикам избежать их.
Убедительный пример такого понимания заключается в различии стилей поведения президента Кеннеди и его советников во время двух произошедших друг за другом кризисов, связанных с Кубой. В начале 1961 г. неудачная схема обсуждения кризисных ситуаций привела к неверному решению о начале вторжения в залив Свиней, которое с позором провалилось и спровоцировало еще более опасный Карибский кризис. Ирвинг Джанис писал в книге “Групповое мышление”, что ход обсуждения кризиса в заливе Свиней обнажил ряд недостатков, потенциально ведущих к неверному решению: преждевременное чувство мнимого единодушия, отбрасывание членами группы своих сомнений, сдерживание выражения противоположных взглядов, а также ведение лидером группы (Кеннеди) дискуссии в таком ключе, который сводил несогласие к минимуму. Обсуждение же Карибского кризиса, участниками которого вновь стали Кеннеди и большинство его прежних советников, уже не характеризовалось указанными деструктивными моментами. На сей раз президент призвал участников встречи мыслить скептически, вел дискуссию в свободной форме, позволял объединяться в мини-группы и периодически выходил из кабинета, чтобы исключить свое личное влияние на других.
Почему обсуждение кризисов происходило по-разному? Кеннеди сам упорно размышлял, почему операция в заливе Свиней привела к фиаско, и обязал своих советников подумать о причинах принятия неверного решения. Сделанные выводы позволили ему в 1962 г. изменить стиль ведения совещаний.
В этой книге подробно рассказано о вождях острова Пасхи и правителях народа майя, современных политических руководителях Руанды и других лидерах, слишком увлеченных погоней за властью, чтобы озаботиться решением животрепещущих проблем людей. Однако стоит вспомнить и о других, успешных лидерах, таких как Кеннеди. Разрешение взрывоопасного кризиса столь же решительным образом, как когда-то действовал Кеннеди, достойно восхищения. Но для этого нужен человек особой отваги, способный предвидеть приближающуюся беду и предпринять решительные шаги к ее предотвращению. Действия таких лидеров подвергаются критике и насмешкам — необходимость предпринимаемых ими шагов становится очевидной всем остальным гораздо позже.
История знает много смелых, проницательных, сильных, заслуживающих нашего восхищения лидеров. Среди них сегуны Токугава, остановившие обезлесение Японии задолго до того, как ситуация стала походить на катастрофу острова Пасхи; Хоакин Балагер (каковы бы ни были его мотивы), который решительно поддержал природоохранные меры в Доминиканской Республике, тогда как его противники в Республике Гаити этого не сделали; вожди острова Тикопиа (несмотря на престижность обладания свиньями, они настояли на их уничтожении, поскольку те наносили островному государству непоправимый вред); руководители Китая, внедрившие программу планирования семьи задолго до того, как перенаселение страны могло достигнуть руандийского уровня. В том же ряду стоят федеральный канцлер ФРГ Конрад Аденауэр и другие западноевропейские лидеры, после Второй мировой войны решившие пожертвовать национальными интересами и начать строительство Европейского экономического сообщества, — не в последнюю очередь чтобы свести к минимуму риск начала в Европе еще одной войны.
Впрочем, мы должны восхищаться не только смелыми лидерами, но и мужественными народами — финнами, венграми, британцами, французами, японцами, русскими, американцами, австралийцами и другими. Они решили, за какие ценности им стоит сражаться, а какие утратили смысл.
Мужество народов и их лидеров внушает мне надежду. Оно позволяет мне верить, что эта книга, посвященная столь пессимистическому предмету, на самом деле оптимистична. Глубоко задумавшись над причинами прошлых неудач, мы, как президент Кеннеди в 1961–62 гг., сможем скорректировать свой путь и увеличить наши шансы на успех.
Источник
Образование — процесс, участники которого играют различные роли: учителя передают знания, ученики знания получают. Впрочем, хорошие преподаватели в конце концов признают, что процесс образования предполагает и передачу знаний от учеников учителям. Ученики не всегда разделяют взгляды преподавателей и задают им вопросы о вещах, о которых те никогда не задумывались. Недавно я снова убедился в этом, читая любознательным студентам Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе лекции о том, как общество справляется с экологическими проблемами. В сущности, лекции представляли собой обзор материала, изложенного в данной книге (к тому времени я набросал несколько глав планировал остальные).
Первую лекцию я посвятил острову Пасхи. Возникла дискуссия. Студентов поставил в тупик следующий, на первый взгляд, простой вопрос: как островитяне могли принять столь очевидно неверное решение с гибельными для себя последствиями — вырубить на острове весь лес? (Кстати, я никогда прежде не замечал вдруг открывшуюся мне сложность этого вопроса.) Один из студентов спросил меня, о чем, по моему мнению, думал островитянин, срубая последнюю пальму. Подобные вопросы мне задавали и позднее: как часто наносился вред экологической среде? осознавались ли возможные последствия таких действий? часто ли вред причинялся ненамеренно или по неведению? Мои студенты хотели знать, будут ли люди грядущего столетия — если через сто лет люди еще останутся — так же неприятно удивлены нашей слепотой, как мы сегодня поражаемся недальновидностью жителей острова Пасхи.
Вопрос о том, почему цивилизации в конце концов угасали вследствие собственных непродуманных решений, ставит в тупик не только моих студентов, но также профессиональных историков и археологов. В качестве примера могу назвать хотя бы “Коллапс высокоорганизованных обществ” — наверное, самую известную книгу археолога Джозефа Тэйнтера о погибших цивилизациях. Рассуждая о возможных причинах их упадка, Тэйнтер считает наименее вероятной истощение природных ресурсов: “Очень трудно строить предположения о том, что сообщества спокойно взирали на надвигающийся упадок, не предпринимая никаких мер. Развитые общества характеризуются централизованным принятием решений, интенсивными информационными потоками, координированными действиями составляющих эти общества частей, эффективным управлением и возможностью мобилизовать ресурсы. Этого вполне достаточно, чтобы успешно противостоять флуктуациям и нежелательным отклонениям в обеспечении собственной жизнедеятельности. С той административной системой и возможностью привлекать людские и материальные ресурсы, которые есть у развитых обществ, противостояние враждебным проявлениям окружающей среды, пожалуй, единственное, что получается у них лучше всего. Странно, что они должны погибнуть, столкнувшись именно с теми условиями, приспособиться к которым вполне технически готовы… Если верхушке общества становится ясно, что ресурсы истощаются, вполне логично предположить, что будут предприняты шаги, направленные на исправление ситуации. Противоположное предположение — мол, перед лицом опасности общество предпочтет бездействие — ничем не подкреплено, и нами справедливо не рассматривается”. Тэйнтер приходит к выводу, что развитые сообщества едва ли позволят себе погибнуть из-за неспособности обеспечить себя природными ресурсами. Тем не менее все обсуждаемые в данной книге эпизоды показывают, что такое происходит постоянно. Мои студенты, как и Джозеф Тэйнтер, столкнулись с интересным, но непростым явлением, когда ошибки в принятии решений совершают отдельные общественные группы. С одной стороны, эти ошибки связаны с неправильными решениями представителей этих групп — ведь каждый из них либо неудачно вступал в брак, либо делал невыгодные инвестиции, неправильно выбирал себе профессию, становился банкротом и т. п. С другой стороны, группа могла принять неверное решение по иным причинам: например, из-за конфликта интересов или изменения поведения ее представителей. В общем, понятно, что разобраться сложно и едва ли здесь удастся дать единый ответ на все “почему”.
Подойдем с другой стороны. Я хочу предложить набор факторов, обуславливавших принятие неверного решения той или иной общественной группой. Я разделю эти факторы на четыре категории. Во-первых, группа может оказаться неспособной предвидеть проблему до ее появления. Во-вторых, когда проблема все-таки возникла, группа может оказаться неспособной ее разглядеть. Затем, если проблема все-таки выявлена, группа может оказаться неспособной ее решить. Наконец, даже если группа попытается решить проблему, она может потерпеть неудачу. Подобное обсуждение причин неудач и социальных крахов может испортить настроение, но у него есть и обратная, приятная сторона: удачные решения. Возможно, если мы поймем, почему группы часто принимают неверные решения, то сможем использовать эти знания, чтобы научиться принимать верные решения.
Сначала остановимся на том утверждении, что общественные группы могут совершать роковые для себя шаги в силу своей неспособности предвидеть возникновение проблемы. Происходит это по нескольким причинам. Одна из них заключается в том, что у этих групп отсутствует опыт решения таких проблем.
Вот хорошая иллюстрация. Завезя из Великобритании в Австралию в начале XIX в. лис и кроликов, колонисты обеспечили себе крупные неприятности. Сегодня это наиболее вопиющий пример внедрения в экосистему вредных интродуцентов. Трагизм ситуации усугубляется тем, что эти животные завозились намеренно, они вовсе не появились случайно, как это часто бывает с опасными растениями, прорастающими на новой почве из завезенных в импортном сене зерен. Лисы истребляют многие виды прежних обитателей Австралии, у которых отсутствует эволюционный опыт защиты от них. Кролики потребляют значительное количество растительного корма, предназначенного для овец и крупного скота, вдобавок тесня аборигенных травоядных млекопитающих. Кроме того, роя норы, они разрушают почву.
С высоты нашего опыта упорство колонистов, распространявших в Австралии животных, неестественных для местной среды обитания, кажется нам глупым. Нанесенный в результате урон и затраты, связанные с попытками уменьшить поголовье лис и кроликов, исчисляются миллиардами долларов. Сегодня, имея в багаже немало подобных примеров, мы понимаем, что ввоз животных часто оборачивается неожиданными бедами. Поэтому, когда вы приезжаете в Австралию или США, один из первых вопросов, которые вам задают при пересечении границы, — не везете ли вы с собой какие-либо растения, семена или животных. Мы более или менее научились предвидеть потенциальную угрозу, исходящую от ввоза животных, нехарактерных для данной экосистемы. Но даже профессиональным экологам пока сложно предсказать, какие новые растения приживутся в данной местности, какие нанесут экосистеме вред и почему одни и те же растения, прижившись в одной местности, не приживаются в другой. Поэтому не стоит удивляться, что австралийцы XIX в., не обладая печальным опытом XX в., не сумели распознать угрозу, исходившую от кроликов и лис.
В данной книге приводятся и другие примеры, когда общество не сумело предвидеть проблему из-за отсутствия опыта ее решения. Например, гренландские скандинавы, нещадно истребляя моржей с целью продажи моржовой кости в Европу, едва ли могли предвидеть, что рыцари-крестоносцы ликвидируют рынок сбыта моржовой кости, открыв европейцам доступ к азиатской и африканской слоновой кости. Не могли они предвидеть и того, что увеличение ледового покрова затруднит плавание к берегам Европы. Другой пример: не изучавшие почвоведения индейцы майя — жители города Копана — не могли предвидеть, что вырубка лесов на склонах холмов спровоцирует эрозию почвы и сползание ее в долины.
Но даже опыт не гарантирует предвидение проблемы, если это давний опыт. Такая ситуация характерна для слаборазвитых обществ, чьи возможности сохранять достоверные сведения о событиях отдаленного прошлого уступают соответствующим возможностям цивилизованных обществ в силу известных ограничений, существующих при передаче информации устно и отсутствующих при передаче информации письменно. В главе 4 приводится пример: в XII в. Из-за сильной засухи вымерли индейцы анасази, жившие в районе каньона Чако. Засуху они переживали и раньше, но отсутствие письменности, следовательно и письменных свидетельств, помешало им предсказать катастрофу. По той же причине в IX в. жертвами засухи стали майя с равнин, несмотря на то что заселяемая ими территория подвергалась засухам в прошлом (см. главу 5). Майя, хотя и обладали письменностью, записывали в основном сведения о делах своих правителей и астрономических явлениях, а не наблюдения за погодой. Так что засуха в III в. не стала для них предвестницей засухи в IX в.
Наличие в современных обществах письменных свидетельств о тех или иных событиях, помимо политических изменений и космических явлениях, еще не означает, что мы опираемся на зафиксированный в них опыт. Многое забываем и мы. После нефтяного кризиса 1973 г. в Персидском заливе мы, американцы, ощутили на себе дефицит топлива и на год-два отказались от эксплуатации неэкономичных автомобилей. Затем мы забыли о том, что было, и теперь разъезжаем на внедорожниках. А ведь о событиях 1973 г. написано множество книг. Когда в 1950-х гг. жесточайшая засуха постигла город Тусон в штате Аризона, его встревоженные жители всерьез намеревались урезать потребление пресной воды. Однако скоро они забыли об экономии: им нужно было поливать траву на новых площадках для гольфа и орошать сады.
Еще одной причиной того, почему общество может оказаться неспособным предвидеть надвигающийся кризис, является неверная аналогия. Оказываясь в новой для себя ситуации, мы пытаемся судить о ней исходя из своего прежнего опыта. Это помогает, если прежняя и нынешняя ситуации действительно аналогичны. Однако, если это не так, заблуждение может привести к катастрофе. В 870 г. в Исландию перебрались викинги из Норвегии и Британии. Почва в Норвегии и Британии глинистая, сформированная ледниками, и даже если уничтожить там всю растительность, почва едва ли подвергнется ветровой эрозии — она слишком тяжелая. Когда викинги увидели в Исландии знакомые породы деревьев, росшие в Норвегии и Британии, они ошибочно решили, что и природные условия в Исландии таковы же (см. главу 6). Однако исландская почва была сформирована не ледниками, а ветрами, несшими пепел вулканического происхождения. И когда викинги вырубили в Исландии весь лес, чтобы освободить место под пастбища, почву стал уносить ветер.
Приведу еще один трагический пример неверной аналогии. После бойни 1914–18 гг. Франция решила застраховаться от вторжений Германии. Военное командование французов посчитало, что методы следующей войны будут сходны с методами Первой мировой, когда на французско-германском фронте в течение четырех лет шли позиционные бои. В то время можно было успешно обороняться только силами пехоты, засевшей в укрепленных окопах. При наступлении главная роль также отводилась пехоте, а только что изобретенные танки применялись в исключительных случаях, только для поддержки живой силы. Поэтому, чтобы противостоять Германии в будущем, французы построили вдоль северо-восточной границы страны технически совершенную и очень дорогую фортификационную систему — линию Мажино. Германское командование, однако, учло опыт Первой мировой войны и разработало новую стратегию. Главная роль в наступлении теперь отводилась не пехоте, а бронетанковым силам. Когда началась Вторая мировая война, линия Мажино была прорвана всего за шесть недель, и даже лесистая местность, казавшаяся непреодолимым препятствием для танков, не стала немцам помехой. Французские генералы повторили распространенную ошибку: они приготовились к прошлой, а не к будущей войне.
Теперь остановимся на другом факторе, влияющем на принятие обществом неверного решения, — неспособности увидеть уже возникшую проблему. Существует, по крайней мере, три причины такого поведения. Во-первых, корень проблемы часто в буквальном смысле скрыт от нас. Питательные вещества, обуславливающие плодородность почвы, только в последние годы стали поддаваться химическому анализу. Во многих местах, например в Австралии, на острове Мангарева (главном из островов Гамбье во Французской Полинезии), на Юго-Западе США, большинство питательных веществ исчезло из почвы до появления там первых колонистов. Обосновавшись, люди начинают выращивать сельскохозяйственные культуры, которые быстро высасывают из почвы оставшиеся питательные вещества, что приводит к упадку сельского хозяйства. Кроме того, на бедных почвах часто произрастает буйная растительность — все питательные вещества сосредоточены именно в ней, а не в почве, и если растительность вырубить, питательные вещества исчезают из кругооборота. Первые колонисты Австралии и острова Мангарева просто не могли заметить, что почва истощается, по тем же причинам, что и фермеры, жившие в районах с подземными залежами соли (например, на западе штата Монтана и в отдельных частях Австралии и Месопотамии), не могли выявить начинавшееся засоление почвы, или как добытчики сульфидной руды — обнаружить токсичные соединения, растворенные в сопутствующей воде. Еще одна причина, по которой общество неспособно разглядеть проявившуюся проблему, связана с удаленным управлением, свойственным каждому обществу, компании или предприятию. Например, самая большая компания, владеющая землями и лесами в Монтане, базируется не в этом штате, а в четырехстах километрах за его пределами, в Сиэтле (штат Вашингтон). Далекое руководство компании, возможно, и не знает о существовании сложных проблем, связанных с сорными растениями в лесных угодьях. Хорошо управляемые компании избегают подобных сюрпризов, время от времени посылая своих управленцев “в поля”, чтобы быть в курсе того, что происходит. Так делал один мой приятель, президент колледжа. Он был высокого роста и, чтобы узнать, о чем думают его подопечные, играл с ними в баскетбол. Так что неуспешных удаленных управляющих в штабе компенсируют расторопные управляющие “в поле”. Причина того, почему жители Тикопиа и высокогорных районов Новой Гвинеи успешно управляют своими ресурсами вот уже более тысячи лет, отчасти состоит в том, что все обитатели, как один, знают, что происходит на территории, от которой зависит их жизнь.
Наверное, чаще всего общество не может увидеть возникшую проблему из-за незаметного ее нарастания. Главным примером тому служит глобальное потепление. Теперь нам известно, что в последние десятилетия температура на земном шаре медленно повышалась. Однако это не значит, что средняя температура каждый год повышалась ровно на одну сотую градуса. Мы знаем, что скачки температуры происходят от года к году по-разному: одним летом, допустим, она выше на три градуса, следующим — на два градуса, затем опускается на четыре градуса и т. д. При таких флуктуациях потребовалось много времени, чтобы зафиксировать среднегодовой рост температуры на одну сотую градуса. Самым квалифицированным климатологам это удалось всего несколько лет назад. Но до тех пор они были настроены скептически. В то время, когда я пишу эти строки, президент Джордж Буш-младший еще не верит в реальность повышения температуры и считает, что нужны дополнительные исследования. Обитатели средневековой Гренландии столкнулись с похожими трудностями, когда не смогли вовремя заметить похолодание климата. Точно так же индейцы майя и анасази проглядели наступление эпохи засух.
Для описания подобного, скрытого нерегулярностью симптомов, нарастания проблемы политики применяют термин “сползание нормы”. Если состояние экономики, образования, дорожной обстановки или чего-либо еще ухудшается очень медленно, изменение трудно заметить. То есть понятие нормы трансформируется в нашем сознании постепенно и незаметно. Незаметные изменения могут происходить десятилетиями, прежде чем люди вдруг понимают, что до сих пор условия жизни были куда лучше.
Другой термин, имеющий отношение к снижению стандартов, — “ландшафтная амнезия”. Страдающие “ландшафтной амнезией” не помнят, насколько отличался от нынешнего ландшафт в прошлом, из-за постепенности произошедших в нем изменений. Приведу пример с таянием ледников и снежных покровов в горах Монтаны вследствие глобального потепления. Когда я был подростком, в 1953 г. и 1956 г. я проводил лето в бассейне реки Биг-Хоул. После этого я не был там целых сорок два года. С 1998 г. я снова стал посещать эти места каждое лето. Среди моих ярких юношеских воспоминаний о Биг-Хоул — снежные шапки на дальних горных пиках, не сходившие даже в разгар лета, и походы на выходных в горы. Не будучи свидетелем малозаметных изменений, которые происходили с горами за эти сорок два года, я, вернувшись в Биг-Хоул в 1998 г., заметил резкую перемену и был неприятно поражен тем, что снежные шапки почти исчезли (к 2003 г. они совсем растаяли). Когда я поинтересовался у своих прежних местных приятелей, заметили ли они эти перемены, они весьма удивились, поскольку сами не отмечали постепенную перемену климата. “Сползание нормы” и “ландшафтная амнезия” не позволили им, в отличие от меня, хорошо запомнить те условия, которые существовали в 1950-е гг. Приведенный пример — неплохая иллюстрация того, почему люди не могут обнаружить надвигающуюся беду, пока не станет поздно.
Так что ответ на вопрос, заданный мне студентом Калифорнийского университета: “О чем думал житель острова Пасхи, рубивший последнюю пальму?”, частично кроется в “ландшафтной амнезии”. Едва ли перемены наступили внезапно: вот остров покрыт зарослями пальм, дающих вино, пищу и древесину, а вот мы видим последнее дерево и заносящего топор островитянина. Наоборот, кажется естественным, что изменения в лесном покрове были малозаметны: да, в этот год срубили несколько деревьев в одном месте, но на другом, заброшенном участке начала расти молодая поросль. Только старейшие жители острова, помнящие свое детство, могли бы заметить перемены. Их дети уже не воспринимали рассказы о некогда высоких лесах, точно так же, как мои семнадцатилетние сыновья не воспринимают рассказы о том, каким был Лос-Анджелес сорок лет назад. Леса острова Пасхи редели постепенно. К тому времени, когда была срублена последняя плодоносящая пальма, эти деревья давно перестали играть заметную роль в местной экономике. Каждый год новая поросль была все ниже и ниже, ее срубали вместе с другими кустами и деревцами. Никто не заметил исчезновения последней пальмы: к этому времени память о драгоценных пальмовых лесах ушла. А вот скорость, с которой обезлесение распространялось в Японии периода Токугава, оказалась такой высокой, что сегуны заметили изменения в ландшафте и осознали необходимость принятия контрмер. Третий фактор, влияющий на принятие неверного решения, самый частый, — и наиболее удивительный. Он требует длительного обсуждения, поскольку предстает в очень широком разнообразии форм. Вопреки ожиданиям многих, включая Джозефа Тэйнтера, те или иные сообщества зачастую даже не в состоянии попытаться решить уже обнаруженную ими проблему. Множество объяснений такой неспособности подпадает под популярный у экономистов и социологов термин “рациональное поведение”. Речь идет о столкновении интересов разных людей. Есть индивиды, которые считают, что могут следовать собственным интересам, только нанося ущерб другим людям. Ученые называют такое поведение “рациональным” именно потому, что оно подразумевает рациональную аргументацию, даже если эти аргументы предосудительны. Злоумышленники осознанно идут на преступления, особенно если не встречают отпора или если сопротивление незначительно. Они чувствуют себя в безопасности в силу своей эффективной немногочисленности и сильно мотивированы перспективой получить большую, вполне конкретную и немедленную выгоду, а все издержки при этом равномерно распределяются в массе людей. Люди мало склонны к сопротивлению, поскольку каждый из них, ведя себя пассивно, теряет немногое, а в случае успешного противостояния хищничеству меньшинства выгода получается тоже небольшой и неопределенной. Примером здесь служат непомерные субсидии, которые правительство перечисляет нерентабельным отраслям экономики, такие как рыбный промысел и сахарная промышленность в Соединенных Штатах или выращивание хлопка в Австралии (которое субсидируется не напрямую, а посредством оплаты правительством стоимости воды для орошения). Относительно немногочисленные рыболовы и фермеры упорно держатся за эти выгодные для них субсидии, в то время как остальная масса людей практически не высказывается против, поскольку субсидии складываются из очень малой части налогов, которые граждане выплачивают как налогоплательщики. Ситуации, выгодные меньшинству и наносящие ущерб большинству, наиболее вероятны в определенного типа демократиях с прижившейся практикой делегирования власти немногочисленным политическим группам, например сенаторам из маленьких штатов США или мелким религиозным партиям, часто влияющим на баланс власти в Израиле, что едва ли возможно, скажем, в парламентской системе Голландии.
Распространенный тип “рационального” нанесения ущерба природе использует формулу “это хорошо для меня, но плохо для тебя и всех остальных” и эгоистичен по определению. Простой пример. Большинство рыбаков Монтаны промышляют ловом форели. Те немногие, которые предпочитают ловить щуку — более крупную, чем форель, и хищную, но мало распространенную на западе штата, — тайком незаконно выпускали ее в водоемы на западе Монтаны, где она поедала форель, в результате чего промысел этой рыбы угас. Для немногочисленных рыбаков, ловивших щуку, такой поворот событий был на руку, но вредил гораздо большему числу рыболовов, промышлявших ловом форели.
Вот еще пример, когда убытки несет большинство граждан. До 1971 г. горнодобывающие компании в Монтане при закрытии шахт оставляли их не законсервированными, поскольку законодательство штата не требовало от компаний проведения очистительных мероприятий. В результате местные водоемы загрязнялись соединениями меди, мышьяка и различными кислотами. В 1971 г. необходимый закон все-таки был принят, но компании поняли, что, завершив добычу руды, они могут заявить о своем банкротстве и не тратиться на очистку шахты. В результате затраты на очистительные мероприятия в размере полумиллиарда долларов легли на плечи граждан Монтаны и США в целом. Руководители горнодобывающих компаний “рационально” решили, что закон разрешает им экономить средства своих компаний, перераспределять деньги на высокие заработные платы и вознаграждения, оставлять после себя нерешенные проблемы, а издержки возлагать на плечи общества. Можно привести еще множество примеров подобного поведения в бизнесе, хотя такая ситуация не столь характерна для делового мира, как готовы подумать некоторые. В следующей главе мы увидим, что разнообразие, с которым бизнес делает деньги, определяется степенью, определенной ему правительством, законодательством и общественностью.
Существует форма столкновения интересов, хорошо известная как “трагедия ресурсов общего пользования”. Она в свою очередь тесно связана с конфликтами, определяемыми терминами “дилемма заключенного” и “логика коллективных действий”. Представьте ситуацию, когда многочисленные потребители расходуют ресурсы, принадлежащие всему обществу, — например, рыбаки, ведущие промысел в океане, или пастухи, пасущие своих овец на общественных пастбищах. Если каждый будет злоупотреблять ресурсами, те истощатся или просто исчезнут, отчего пострадают все потребители. Поэтому в интересах всех себя ограничивать и не злоупотреблять. Но поскольку нет общего понимания того, сколько человек может потребить, каждый решает сам, исходя из собственных рассуждений. “Если я перестану ловить рыбу или пасти своих овец, ловить рыбу или пасти своих овец будут другие рыбаки или пастухи. Так лучше уж это буду делать я”. Таким образом, суть “рационального поведения” заключается в том, чтобы опередить в потреблении другого, несмотря на то что результатом может стать крах общества и нанесение вреда всем потребителям. На практике, в то время как, согласно изложенной выше логике, многие ресурсы, принадлежащие обществу, начинают истощаться и исчезать, другие ресурсы, несмотря на их потребление, сохраняются в течение сотен, а то и тысяч лет. С одной стороны, за последние пятьдесят тысяч лет на всех островах и континентах, на которые впервые ступал человек, происходила усиленная эксплуатация и гибель большинства основных морских рыбных промыслов, вымирание большого числа крупных млекопитающих, птиц и рептилий. С другой стороны, сохранились многие местные рыбные промыслы, леса и источники пресной воды: например, промысел форели в штате Монтана или ирригационные системы, описанные мною в первой главе. Положительные результаты по сохранению принадлежащих обществу ресурсов при условии умеренного их потребления получены благодаря усилиям, предпринятым в трех направлениях.
Одно из очевидных решений — вмешательство государства или другой внешней силы, по инициативе потребителей или без нее, — и введение квот. Лесозаготовки контролировали японские феодалы, вожди инков, крупные землевладельцы в Германии в XVI в. Однако в определенных ситуациях это решение просто неприемлемо (например, в отношении промысла в открытом океане), а в других требует чрезмерного администрирования и участия полиции. Еще одно решение — приватизировать ресурсы, то есть разделить их на части и передать в частное владение. Тогда рачительное распоряжение ресурсами будет отвечать интересам каждого владельца. В Японии периода Токугава лесные угодья передавали во владение близлежащих деревень. Впрочем, и при таком решении некоторые ресурсы (например, мигрирующих животных) невозможно поделить, а охранять морские ресурсы частным владельцам сложнее, чем государству.
Чтобы решить так называемую проблему “трагедии общин”, потребителям необходимо осознать собственные интересы и установить разумные квоты потребления. При этом должны быть удовлетворены одновременно несколько условий: потребители образуют однородную группу; члены группы доверяют друг другу; они планируют общее будущее и хотят передать ресурсы следующим поколениям; группа самостоятельно организована и сама себя контролирует; объем ресурсов и круг потребителей четко определены. Хорошим примером здесь служит эпизод о водопользовании в штате Монтана. Несмотря на то что эти правила прописаны в законе, сейчас фермеры в основном подчиняются специальному уполномоченному, которого сами и выбирают, и при возникновении споров уже не обращаются в суд. Другие примеры однородных групп, разумно управляющих ресурсами и не забывающих о будущих поколениях: жители острова Тикопиа, население высокогорных районов Новой Гвинеи, члены индийских каст и другие сообщества, обсуждавшиеся в главе 9. Участники этих небольших групп, а также более многочисленные исландцы и японцы, смогли договориться между собой и сделать собственную изоляцию эффективной. Той или иной группе в целом становилось очевидным, что в обозримом будущем ей придется выживать, пользуясь исключительно собственными ресурсами, что пенять они смогут только на себя, и ошибки в управлении ресурсами отрицательно скажутся не на ком-нибудь, а на них самих.
Когда в силу рационального поведения у главного потребителя нет мотивов к долгосрочному сохранению ресурсов, а у общества, напротив, есть, — столкновение интересов неизбежно. Например, сегодня большая часть коммерческой эксплуатации тропических лесов осуществляется транснациональными лесозаготовительными компаниями, которые, как правило, на короткий период арендуют в той или иной стране участок леса, вырубают деревья и перемещаются в другую страну. Едва заплатив за аренду, эти лесозаготовительные компании приняли “разумное” для себя решение как можно быстрее срубить лес, нарушить договоренность о восстановлении утраченной флоры и ретироваться. Именно так были уничтожены равнинные леса на полуострове Малакка, на Борнео, на Соломоновых островах и Суматре, а теперь уничтожаются на Филиппинах. Скоро придет очередь Новой Гвинеи и бассейнов Амазонки и Конго. Таким образом, то, что выгодно лесозаготовительным компаниям, вредит местным жителям, теряющим лесные ресурсы и страдающим от эрозии почвы и заиления рек. Кроме того, страдает и страна в целом: теряются восстанавливаемые лесные ресурсы и биологическое разнообразие.
Заметим, что компании, взявшие землю в краткосрочную аренду, преследуют совсем другие цели, чем компании-землевладельцы, заинтересованные в долгосрочном использовании угодий (кстати, в этом же заинтересованы местные жители и государство). В 1920-х гг. в подобной ситуации оказались китайские крестьяне: им было тяжело платить лидерам местных шаек. Но те хотя бы оставляли крестьянам достаточно средств для материального воспроизводства, чтобы было что отнять в будущем. Гораздо тяжелее было платить заезжим бандитам, которые, будто лесозаготовительная компания, заключившая договор краткосрочной аренды, обирали крестьян дочиста и перебирались на новое место.
Часто интересы основной части общества испытывают противодействие со стороны элиты — опять же в силу ее рационального поведения. Если к тому же элита способна оградить себя от последствий своих решений, она будет действовать в своих интересах, несмотря на то что это негативно скажется на всех остальных. Подобные ситуации, ассоциирующиеся с жестоким диктатором Доминиканской Республики Трухильо или с правящей элитой Гаити, все чаще и чаще возникают в современных Соединенных Штатах, где богатые живут в огороженных резиденциях (ил. 35) и пьют бутилированную воду. Управляющие “Энрон”, например, “рационально” решили, что смогут безнаказанно ограбить свою фирму, хотя бы при этом пострадали все держатели ее акций.
Эгоизм сильных мира сего становился причиной социальных потрясений на протяжении всей истории человечества. Барбара Такман в своей книге “Парад дураков: от Трои до Вьетнама” (1984) приводит множество примеров исторических решений, имевших печальные последствия — начиная с троянцев, втащивших в свой город деревянного коня с ахейцами в брюхе, и римских пап, чья бурная деятельность вызвала Реформацию, до немцев, развернувших в 1914–18 гг. неограниченную подводную войну и в результате приобретших еще одного врага — Америку, и японцев, разбомбивших Перл-Харбор. Как лаконично заключила Барбара Такман, “главная сила, провоцирующая на безрассудство политиков, — это жажда господства. Он, согласно Тациту, берет верх над всеми остальными страстями”. Снедаемые жаждой власти вожди острова Пасхи и правители майя ускорили сведение лесов на своих землях. Их высокий статус требовал возведения более крупных, чем у соперников статуй и монументов. Вождь или правитель, воздвигший меньшую статую или монумент, сэкономил бы лес, но потерял уважение, а после и власть. Когда на кону престиж, выбирать не приходится. Но и расплата за такое соперничество наступает скоро.
Общество, в котором элита не может оградить себя от последствий своих решений, способно успешнее решать стоящие перед ним проблемы, поскольку интересы элиты и народа почти совпадают. В последней главе мы увидим, что осознание голландцами, не исключая политиков, того факта, что большинство граждан (и элита) живет на землях, лежащих ниже уровня моря и защищенных от наводнения дамбами, приводит их к осознанию того, что ответственность за допущенные руководителями ошибки в земельном планировании ляжет на самих руководителей. По тем же причинам у вождей в гористой местности Новой Гвинеи, живущих в таких же хижинах, как все их соплеменники, на той же территории, где мало древесины, есть веские причины охранять лес в интересах всей общины (см. главу 9).
Приведенные примеры иллюстрируют ситуации, в которых то или иное общество не в состоянии решить стоящие перед ним проблемы, поскольку существование этих проблем выгодно части общества и является сутью ее рационального поведения. Другие неудачи общества на пути решения существующих проблем относятся к так называемому “иррациональному поведению”, то есть поведению, вредному для всех. Вследствие иррационального поведения каждый из нас разрывается между противоположными ценностями: с одной стороны, человек не может мириться со скверным положением дел, но, с другой, закрывает на него глаза, поскольку видит в нем некую для себя ценность. “Упорствование в собственных ошибках”, “твердолобость”, “нежелание делать выводы из негативных предпосылок”, “интеллектуальное бездействие или застой” — вот неполный список выражений, которые использует Барбара Такман для описания этого распространенного свойства человеческой натуры. Для характеристики схожего свойства психологами используется термин “синдром неокупаемых капиталовложений”, описывающий ситуацию, когда мы с большой неохотой отказываемся от дела, которому уже отдали так много сил
Особенно важными являются религиозные ценности. Они наиболее часто становятся причиной поведения, ведущего к катастрофе. По религиозным причинам, например, произошло обезлесение острова Пасхи: для транспортировки и воздвижения гигантских каменных статуй — объектов культа — требовались бревна. В то же самое время за девять тысяч миль гренландские скандинавы-христиане хранили собственные религиозные ценности. Эти ценности, отождествление себя с европейцами, консервативный взгляд на вещи, суровый климат, в котором большинство новшеств себя не оправдывало, сплоченность и взаимопомощь в обществе позволили гренландцам выживать в течение веков. Но столь замечательные (и далеко не бесполезные) качества все-таки помешали гренландцам сколько-нибудь существенно изменить свой образ жизни и перенять необходимый опыт у эскимосов, возможно продливший бы срок существования колоний. Современный мир полон примеров исповедания и нерелигиозных ценностей, столь же неактуальных. Австралийцы заимствовали из Англии традицию выращивания рунных овец, воспевали красоты высокогорных долин и отождествляли себя с Британией, что помогло им совершить подвиг — построить демократию у себя, а попутно и в Новой Зеландии. Однако теперь они начинают видеть и изнанку этих ценностей. В наши дни одной из причин, почему жители Монтаны с таким пренебрежением относились к проблемам, чинимым фермерскими хозяйствами, горнодобывающими и лесозаготовительными компаниями, оказалось то, что указанные отрасли стали основой местной экономики и ассоциировались с духом первопроходцев и своеобразием штата. При этом перенятая у первопроходцев любовь к свободе и самодостаточности привела к неприятию жителями Монтаны необходимости в государственном планировании и ограничении прав личности. Стремление коммунистического Китая не повторять ошибок капитализма привело к пренебрежению заботами об окружающей среде — еще одной ошибке капитализма — и, таким образом, к серьезным экологическим проблемам. Руандийский идеал многодетной семьи был хорош в прошлом, когда детская смертность была высока, но сейчас он вызывает угрожающий рост численности населения. Похоже, жесткое неприятие экологических проблем ныне переплетается с ценностями, усвоенными уже давным-давно и не подвергавшимися пересмотру. То есть, если ссылаться на Барбару Такман, власть имущие не желают отказываться от старых идей.
Тяжело решать, отрекаться ли от ценностей, когда речь идет о жизни и смерти. Но в какой момент каждый из нас все-таки предпочтет смерть компромиссу? В современном мире миллионы людей стоят перед таким выбором — спасти собственную жизнь, предать друзей и родственников, поддаться жестокому диктатору, жить угнетенными или освободить родину. Народу и обществу иногда приходится принимать подобные решения коллективно.
Подобные решения — всегда риск, поскольку нет абсолютной уверенности в том, что верность основополагающим ценностям несет гибель или (наоборот) что их забвение — путь к выживанию. Гренландские скандинавы остались верны традициям христианских фермеров и отвернулись от опыта эскимосов; риск скандинавов не оправдался. Из пяти небольших восточноевропейских стран, испытавших на себе мощь советских войск, Эстония, Латвия и Литва сдались без сопротивления и лишились независимости, Финляндия после войны 1939/40 г. ее сохранила, а Венгрия в 1956 г. не смогла отстоять независимость. Кто из нас скажет, какая страна оказалась мудрее, и кто мог предсказать, что только финны пойдут на риск оправданно?
Наверное, суть успеха или неудачи того или иного общества состоит в том, чтобы знать, какие ценности культивировать, а какие в силу изменившихся обстоятельств пора заменить новыми. В последние шестьдесят лет наиболее развитые страны отказались от прежних ценностей, которым так долго были привержены и которые являлись центральными в их национальном самосознании, и стали исповедовать новые. Великобритания и Франция отказались от роли мировых держав, Япония отказалась от собственных вооруженных сил и милитаристских амбиций, а Россия — от затянувшегося коммунистического эксперимента. США в значительной степени (хотя и не полностью) отступили от прежних ценностей, связанных с расовой дискриминацией и гомофобией, неравноправием женщин и дискриминацией по половому признаку. Современная Австралия пересматривает свою самоидентичность как аграрного общества, ассоциирующего себя с Великобританией. Наверное, успешные общества и успешные личности — те, у кого хватило смелости принять эти трудные решения и кому сопутствовала удача в рискованном предприятии. Сегодня мир стоит перед необходимостью принятия подобных решений, связанных с экологическими проблемами. Они будут рассмотрены в последней главе.
Выше рассмотрены примеры того, как “иррациональное поведение”, связанное со столкновением интересов, мешает обществу решить проблему. Ответ на вопрос, почему общество отворачивается от проблемы, состоит еще и в том, что общественность порой очень не любит тех, кто увидел проблему раньше других. Пример тому — партия “зеленых” в Тасмании, которая первой выступила против расселения лис в стране. Общественность может не придавать значения предупреждениям, поскольку предыдущие предупреждения оказались ложной тревогой. Вспомним басню Эзопа про мальчика-пастуха, кричавшего “Волки!”. Когда волки действительно появились, крики о помощи остались без внимания. Так что общественность может заявить, что проблема ее не касается.
Порой неудачи связаны с конфликтом краткосрочных и долгосрочных целей. В наши дни руандийские и гаитянские крестьяне, а также миллионы людей во всем мире живут в крайней бедности и озабочены мыслями о хлебе насущном. Бедняки в тропиках, чтобы накормить детей, ловят у коралловых рифов рыбу, применяя динамит и яды, губя таким образом рифы. При этом они прекрасно сознают, что лишают детей будущих источников существования. Но и правительства постоянно действуют, исходя из краткосрочных интересов — они обеспокоены надвигающимися катастрофами и обращают внимание только на те, которые вот-вот разразятся. Один из друзей, тесно связанный с нынешней американской администрацией, рассказал мне, что, оказавшись в Вашингтоне после выборов 2000 г., обнаружил, что новые министры выдвигают, как он выразился, “программу девяноста дней”. Они рассуждали только о тех проблемах, которые грозили катастрофой в ближайшие три месяца. Экономисты рационально пытаются оправдать подобную иррациональную ориентацию на краткосрочную выгоду тем, что сбрасывают со счетов будущую выгоду. Они утверждают, что лучше использовать ресурсы сегодня, чем оставлять их часть нетронутой до завтра, потому что выгода от использования ресурсов сегодня больше, чем в будущем. Получается, что негативные последствия лягут на плечи будущих поколений. Но ведь сегодня эти поколения не могут голосовать или жаловаться. Среди других возможных причин иррационального нежелания попытаться решить ту или иную существующую проблему — хорошо узнаваемый феномен, связанный с принятием краткосрочных решений и известный как “психология толпы”. Человек, осознающий себя членом большой когерентной группы или толпы, особенно эмоционально возбужденной, может неожиданно для себя поддержать ее решение, несмотря на то что, вероятно, отверг бы его, имей он возможность обдумать все спокойно, в одиночестве. Немецкий драматург Шиллер писал, что “каждый в толпе может быть в отдельности более или менее благоразумным, но в своей совокупности толпа составляет глупца”. Вспомним, например, ликование средневековой Европы по поводу крестовых походов, голландская “тюльпаномания” 1634–36 гг., периодически возобновляющаяся охота на ведьм или втягивание масс в авантюру нацистами в 1930-х гг.
Похожий на вышеописанное явление, но менее масштабный феномен — групповое мышление, как назвал его Ирвинг Дженис. Этот феномен свойственен группам людей, ответственных за принятие решений. Он проявляется более ярко, если небольшая сплоченная группа (как, например, круг советников президента Джона Кеннеди во время кризиса в заливе Свиней или консультанты президента Линдона Джонсона в период эскалации войны во Вьетнаме) пытается выработать решение, находясь в неблагоприятных для себя условиях. Стресс, поиск взаимной поддержки и одобрения могут отмести всякие сомнения и здравомыслие, заставить поддаться иллюзии, привести к поспешному единодушию и в конце концов к неверному решению с непоправимыми последствиями. Феномены психологии толпы и группового мышления могут проявляться от нескольких часов до нескольких лет. Неясно только, могут ли они проявляться в течение десятилетий или даже веков и влиять на принятие неверных решений относительно проблем, связанных с окружающей средой.
Наконец, еще одна причина нежелания решать ту или иную проблему — отрицание. Это термин, имеющий вполне определенное значение в психологии, перенесен в массовую культуру. Если что-то вызывает в вас неприятные эмоции, вы, чтобы избавиться от них, можете подсознательно подавлять или отрицать факт этого осознания, даже если отрицание приведет к еще более опасным последствиям. Причины тому — страх, беспокойство и сожаление. Типичными при этом являются блокировка воспоминаний, связанных с негативными эмоциями, или нежелание даже думать о том, что ваш муж, жена, ребенок, лучший друг или подруга умирает, потому что эта мысль причиняет вам боль.
Представьте себе узкую речную долину под высокой плотиной. Если плотину прорвет, поток затопит все ниже по течению. Когда людей, живущих ниже плотины, спрашивают, боятся ли они возможного прорыва, не вызывает удивления, что страх перед прорывом плотины убывает при удалении от нее и увеличивается по мере приближения к ней. Удивительно, что страх становится максимальным не у самой плотины, а в некой точке за несколько миль от нее. Если продолжить приближение к плотине, страх перед прорывом становится меньше. То есть люди, живущие в непосредственной близости от плотины, вероятность затопления которых при ее прорыве наиболее высока, демонстрируют полную беззаботность. Налицо отрицание. Единственный способ сохранить рассудок, каждый день чувствуя нависшую опасность, — отрицать саму возможность прорыва плотины. Несмотря на то что отрицание — понятие, широко использующееся в психологии личности, применение его в социальной психологии также кажется вполне обоснованным.
Наконец, даже предвидя проблему, обнаружив и попытавшись ее решить, общество может потерпеть неудачу потому, что проблема не поддается современным способам решения, ее решение обходится непозволительно дорого или приложенные усилия недостаточны или запоздалы. Иногда попытки решить проблему только ее усугубляют, как, например, введение в состав животного мира Австралии тростниковой жабы для борьбы с насекомыми или ликвидация лесных пожаров на американском Западе. Многие ушедшие общества (как средневековая Исландия) не обладали столь точными знаниями об окружающей среде, которыми обладаем мы и которые позволяют нам лучше справляться со схожими проблемами. Впрочем, есть проблемы, которые и сегодня не поддаются решению.
Например, в главе 8 описан упадок гренландских скандинавов, которые пять веков вели борьбу за выживание. Реальность такова: в течение последних пяти тысячелетий холодный климат Гренландии и ограниченность ее ресурсов ставят непреодолимые препятствия для создания здесь устойчивой экономики. До скандинавов такие попытки четырежды предпринимали американские аборигены — охотники и собиратели. Ближе всего к успеху были эскимосы — им удавалось поддерживать в Гренландии существование в течение семиста лет. Однако то была тяжелая, полная лишений жизнь. Люди страдали от голода. Современные эскимосы отказываются от традиционного образа жизни, от использования каменных орудий труда, собачьих упряжек, гарпунов и каяков. Им нужны новые технологии и импортные продукты. Нынешнее правительство Гренландии пока не создало независимую от зарубежной помощи экономику. Оно не придает значения крупному рогатому скоту, а субсидируемые овечьи хозяйства сами по себе не способны приносить прибыль. Таким образом, неудачи гренландских скандинавов обусловлены самой их историей. Так же исчезновение анасази можно объяснить их неудачами, связанными с попытками создать устойчивые фермерские сообщества в условиях окружающей среды, практически непригодных для фермерства.
Среди наименее поддающихся решению современных проблем — те, которые возникают вследствие появления вредителей, будь то растения или животные. После того как растения-вредители входят в состав местной флоры, их очень трудно уничтожить или влиять на их распространение. Например, Монтана ежегодно тратит более 100 млн долларов на борьбу с острым молочаем и другими сорняками, и штат не отказывается от продолжения борьбы — просто в настоящее время эти сорняки невозможно уничтожить. Корни молочая достигают двадцати футов в длину, и выполоть их нельзя, а галлон специальных химикатов стоит восемьсот долларов. Австралийцы, пытаясь истребить диких кроликов, испробовали изгороди, лис, охотников, бульдозеры, вирусы — все впустую.
Опустошительные лесные пожары на Среднем Западе США можно, вероятно, предотвратить, прореживая молодую поросль и убирая поваленный лес. К сожалению, полномасштабное осуществление этого плана признано слишком затратным. Жертвой проволочек и экономии стал и флоридский воробей Ammodramus maritimus nigrescens. В то время как ареал воробья неуклонно сокращался, принятие необходимых мер откладывалось — обсуждали, действительно ли ареал достиг критически малых размеров (подумаешь, велика птица!). К тому времени, когда в конце 1980-х гг. Служба рыбных ресурсов и дикой природы США согласилась приобрести за 5 млн долларов то, что осталось от ареала, воробью вообще негде было жить, и он вымер. После этого разразились споры о том, спаривать ли последних живущих в неволе флоридских воробьев с наиболее близкими к ним воробьями Скотта Ammodramus maritimus peninsulae с последующим восстановлением вида путем обратного скрещивания получившихся гибридов. К тому времени, когда разрешение было наконец получено, последние флоридские воробьи состарились и утратили способность к репродукции. Если бы усилия по сохранению ареала и скрещиванию содержащихся в неволе воробьев были предприняты раньше, то они, вероятно, оказались бы более успешными и менее затратными.
Таким образом, целые сообщества и более мелкие группы людей могут принимать неверные решения с гибельными для себя последствиями из-за ряда причин: из-за неспособности предвидеть проблему, неспособности ее обнаружить, когда она возникла, неспособности даже попытаться ее решить, когда она обнаружена, а также неспособности решать ее успешно и последовательно. В начале этой главы я сослался на скептическое отношение моих студентов и Джозефа Тэйнтера к тому, что те или иные цивилизации могли не справиться с проблемами, связанными с окружающей средой. Теперь, в конце главы, мы, кажется, подошли к противоположному выводу: мы выявили множество причин, из-за которых общество может прийти к упадку. Каждый из нас, основываясь на собственных знаниях, может привести пример общества, пришедшего в упадок вследствие одной из указанных выше причин.
Тем не менее, очевидно, что общества нечасто пасуют перед трудностями, иначе сейчас мы все были бы мертвы или, в лучшем случае, жили бы в условиях каменного века. Наоборот, примеры упадка того или иного общества еще нужно потрудиться поискать для написания этой книги — книги определенного объема, рассказывающей только о конкретных обществах и не являющейся исторической энциклопедией. К тому же в главе 9 мы отдельно обсудили несколько примеров из множества обществ, которые достигли успеха.
Тогда почему одни общества приходят к процветанию, а другие — к упадку? Конечно, существуют отличия — скорее между условиями окружающей среды, чем между обществами. Одна комбинация природных условий может вызывать больше затруднений, чем другие. Например, изолированная, холодная Гренландия требовала от людей большей отдачи сил, чем Южная Норвегия, откуда были родом многие гренландские колонисты. Точно так же высокоширотный, сухой, изолированный, равнинный остров Пасхи требовал от людей больших усилий, чем экваториальный, влажный, не столь изолированный, высокогорный остров Таити, где, возможно, проживали предки жителей острова Пасхи. Но дело не только в этом; если бы я утверждал, что в условиях окружающей среды кроется единственное объяснение человеческих успехов и неудач, меня справедливо обвинили бы в экологическом детерминизме. Хотя условия жизни в одной экосистеме могут оказаться более сложными, чем в другой, процветание или гибель обществ во многом зависит от них.
Вопрос, почему одни группы людей (или их лидеры) избирают неверный путь, а другие нет, довольно сложен. Например, почему империя инков преуспела в восстановлении леса на территории с сухим и прохладным климатом, а жители острова Пасхи и гренландские скандинавы — нет? Ответ частично кроется в индивидуальных особенностях людей; остальное угадать невозможно. Но надеюсь, что понимание причин неудач может помочь политикам избежать их.
Убедительный пример такого понимания заключается в различии стилей поведения президента Кеннеди и его советников во время двух произошедших друг за другом кризисов, связанных с Кубой. В начале 1961 г. неудачная схема обсуждения кризисных ситуаций привела к неверному решению о начале вторжения в залив Свиней, которое с позором провалилось и спровоцировало еще более опасный Карибский кризис. Ирвинг Джанис писал в книге “Групповое мышление”, что ход обсуждения кризиса в заливе Свиней обнажил ряд недостатков, потенциально ведущих к неверному решению: преждевременное чувство мнимого единодушия, отбрасывание членами группы своих сомнений, сдерживание выражения противоположных взглядов, а также ведение лидером группы (Кеннеди) дискуссии в таком ключе, который сводил несогласие к минимуму. Обсуждение же Карибского кризиса, участниками которого вновь стали Кеннеди и большинство его прежних советников, уже не характеризовалось указанными деструктивными моментами. На сей раз президент призвал участников встречи мыслить скептически, вел дискуссию в свободной форме, позволял объединяться в мини-группы и периодически выходил из кабинета, чтобы исключить свое личное влияние на других.
Почему обсуждение кризисов происходило по-разному? Кеннеди сам упорно размышлял, почему операция в заливе Свиней привела к фиаско, и обязал своих советников подумать о причинах принятия неверного решения. Сделанные выводы позволили ему в 1962 г. изменить стиль ведения совещаний.
В этой книге подробно рассказано о вождях острова Пасхи и правителях народа майя, современных политических руководителях Руанды и других лидерах, слишком увлеченных погоней за властью, чтобы озаботиться решением животрепещущих проблем людей. Однако стоит вспомнить и о других, успешных лидерах, таких как Кеннеди. Разрешение взрывоопасного кризиса столь же решительным образом, как когда-то действовал Кеннеди, достойно восхищения. Но для этого нужен человек особой отваги, способный предвидеть приближающуюся беду и предпринять решительные шаги к ее предотвращению. Действия таких лидеров подвергаются критике и насмешкам — необходимость предпринимаемых ими шагов становится очевидной всем остальным гораздо позже.
История знает много смелых, проницательных, сильных, заслуживающих нашего восхищения лидеров. Среди них сегуны Токугава, остановившие обезлесение Японии задолго до того, как ситуация стала походить на катастрофу острова Пасхи; Хоакин Балагер (каковы бы ни были его мотивы), который решительно поддержал природоохранные меры в Доминиканской Республике, тогда как его противники в Республике Гаити этого не сделали; вожди острова Тикопиа (несмотря на престижность обладания свиньями, они настояли на их уничтожении, поскольку те наносили островному государству непоправимый вред); руководители Китая, внедрившие программу планирования семьи задолго до того, как перенаселение страны могло достигнуть руандийского уровня. В том же ряду стоят федеральный канцлер ФРГ Конрад Аденауэр и другие западноевропейские лидеры, после Второй мировой войны решившие пожертвовать национальными интересами и начать строительство Европейского экономического сообщества, — не в последнюю очередь чтобы свести к минимуму риск начала в Европе еще одной войны.
Впрочем, мы должны восхищаться не только смелыми лидерами, но и мужественными народами — финнами, венграми, британцами, французами, японцами, русскими, американцами, австралийцами и другими. Они решили, за какие ценности им стоит сражаться, а какие утратили смысл.
Мужество народов и их лидеров внушает мне надежду. Оно позволяет мне верить, что эта книга, посвященная столь пессимистическому предмету, на самом деле оптимистична. Глубоко задумавшись над причинами прошлых неудач, мы, как президент Кеннеди в 1961–62 гг., сможем скорректировать свой путь и увеличить наши шансы на успех.
Источник
Комментариев нет:
Отправить комментарий